Слева от палаццо Веккьо находится «Юдифь с головой Олоферна» Донателло. Вообще-то, сделана она была еще для дворца Медичи на улице Ларга, нынешней Кавур. Но дворец после объявления республики разграбили, а скульптуру - в назидание - установили на площади. Наконец, крайняя левая статуя - «Мардзокко», лев с ирисом на щите, - старинная флорентийская эмблема, которая в случае необходимости могла сойти и за символ древних городских свобод. Помимо этой фигуры (работы Донателло), около дворца Синьории имелась еще пара каменных львов у входа в лоджию Ланци (левый - римский, правый- XVII века) и несколько живых. Их держали в специальном питомни¬ке на задах правительственной резиденции, па улице, кото¬рая так и называется - Львиная. Смотритель львятника был чрезвычайно уважаемой персоной, а рождение львенка - поводом для буйного празднования.
Впрочем, львы львами, символы символами, а долго Вторая республика все равно не продержалась. Савонаролу 23 мая 1498 года сожгли прямо посреди площади - ровно на том месте, где он сам четырьмя годами раньше швырял в пламя все драгоценности, книги и картины, которые только попались ему под руку (это место отмечено круглой мраморной плитой). А все прочие украшения на площади появились уже при Медичи, которые, увековечив основате¬ля династии Козимо I бронзовым конным памятником, с библейских персонажей переключились на мифологических. Результаты по большей части вышли не блестящие. «Геркулес и Какус» Баччо Бандинелли, стоящие справа от входа в палаццо Веккьо, примечательны только тем, что загораживают плоский камень с нацарапанным на нем человеческим профилем. Степу, по легенде, испортил Микеланджело: он поспорил, что сможет высечь портрет (в данном случае - преступника, которого собирались вешать на площади), повернувшись к изображению спиной. Про фонтан Нептуна, который Бартоломео Амманати сделал к бра¬косочетанию Франческо I современники немедлен¬но сложили песенку: «Амманати, Амманати, сколько мрамора ты истратил!».
Единственная отрада - свежеотреставрированный «Персей» Бенвенуто Челлини, который (редкий случай - в оригинале) выставлен на всеобщее обозрение в лод¬жии Ланци. По легенде, в завитушках Персеева шлема Челлини запрятал свой автопортрет.
Америго Веспуччи, Пьета, Тайная вечеря
Америго Веспуччи изображен среди прочих членов фа¬милии на фреске Гирландайо (над вторым алтарем справа). Правда, в те времена никто еще не знал, что юноша просла¬вится, поэтому художник ограничился головой вполоборота -между стоящим спиной к зрителю стариком и Мадонной. Зато в полный рост изображена дама в зеленом платье и крас¬ной накидке. Это Симонетта Веспуччи (урожденная Катта-нео), возлюбленная Джулиано Медичи, считавшаяся самой прекрасной из всех прекрасных дам при дворе Лорснцо Ве¬ликолепного. Перед ней преклонялись, в ее честь устраивали турниры и слагали стихи (особенно усердствовали сам Лоренцо и его ближайший друг Полициапо). Ее изображали самые прославленные художники (Боттичелли, например, сделал Симонстту Венерой в «Рождении Венеры» и Флорой в «Весне»). А когда она умерла от чахотки (по другой версии - от чумы), весь город на несколько недель погрузился в траур.
Висящая ниже «Пьета» - тоже Гирландайо. Ему же принадлежит святой Иероним, изображенный посреди левой стены (1/180). А вот святой Августин напротив - это уже Боттичел¬ли (похороненный, между прочим, как раз в Оньиссанти - в левой оконечности трансепта; только на надгробии значится не прозвище, а настоящее имя - Алессандро Фили-пени).
Последняя важная фреска находится в трапезной - это «Тайная вечеря» Гирландайо, где помимо положенных по сюжету апостолов с Учителем изображено вели¬кое множество всякой символической живности и раститель¬ности: сидящий справа на окне павлин - знак бессмертия души; пролетающий слева жаворонок представляет дух справедливости, воспаряющий к неведомым высотам; кипарисы означают смерть, а апельсиновые деревья - райское блаженство.
Архиепископский дворец, здание Мизерикордии
На углу улицы Черретапи, за Баптистери¬ем, стоит Архиепископский дворец. Ны¬нешнее здание конца XVI века само по себе не примечатель¬но ничем, кроме неоправданно дорогого кафе на первом эта¬же, пары обувных магазинов и того факта, что до 1895 года оно стояло на 8 метров ближе к Баптистерию, а потом было перенесено. Зато в Средние века, когда Флоренция была ти¬хой провинцией, а столица Тосканы находилась в Лукке, архиепископ был главной персоной в городе, а его дворец - местом, где принимались самые важные гости и решения.
Напротив кампанилы Джотто - там, где начинается улица Кальцайоли, - сохранилось сооружение середины XVI века: лоджия Бигалло, где не¬когда демонстрировали публике потерявшихся и брошенных детей в надежде, что какая-нибудь сердобольная душа их подберет и приютит. Постепенно приют превратился в му¬зей, главный интерес которого - фреска с видом Флорен¬ции, самым ранним из известных (1342 года). Там, в частности, изображена промежуточная стадия строительства собо¬ра, когда южная стена была уже возведена, по прихожане все еще продолжали молиться в церкви Санта-Репарата.
По другую сторону улицы от лоджии, за машинами ско¬рой помощи, - здание Мизерикордии. Изначально это было нечто среднее между монашеским орденом и Красным Крестом: Мизерикордию (то есть «Братство милосердных») основали (по разным версиям, то ли в разгаре гвельфско-гибеллипских распрей, то ли во время мора 1326 года) для того, чтобы хоронить невостребованные трупы и заботиться о нуждающихся. В 1576 году братьи получили от Франческо I Медичи (сына Козимо Великого) помещение на Соборной площади, где и сейчас (в лю¬бое время суток и абсолютно бесплатно) работает нечто вроде поликлиники. Внутри, помимо кабинетов и белых халатов, имеется деревянное распятие XIII века, Мадонна с младен¬цем Бенедетто ди Майано, алтарь Андреаделла Роббиаи еще несколько менее известных, но довольно древних скульптур и фресок.
Баптистерий
Самое древнее здание Соборной площади - не собор Дуомо, а Баптистерий. Он тут стоял еще в те (античные) времена, когда никакой площади и в помине не было, а была обычная рабочая окраина. Только назы¬вался не Баптистерием, а храмом Марса (от него сохранились только фрагменты пола - под решеткой, напротив восточной двери). Христиане, оказавшись в большинстве, в IV –V веках приспособили здание под крещальню, но и статую бога войны на всякий случай выкидывать не стали, а поставили на римской дороге, у моста - там, где сейчас начинается Попте-Веккьо. Считалось, что город будет стоять до тех пор, пока Марс не рухнет. Однако в наводнение 1333 года статую смыло вместе с мостом; Флоренция же, как нетрудно догадаться, осталась на месте.
Баптистерий к этому времени перестроили, снаружи покрыли бело-зеленым мрамором (впоследствии, что бы во Флоренции ни облицовывали, за образец брался именно Баптистерий), а изнутри украсили купол мозаиками с житием Иосифа, житием Крестителя, сценами из Нового Завета и исключительно убедительным изображением Страшного суда. В общем, украшали, как могли. Немуд¬рено, что Данте в изгнании из всех флорентийских строений вспоминал именно «мой прекрасный Сан-Джованни» - тот самый Сан-Джованни. где он некогда, к вящей радости последующих антиклерикальных биографов, опрокинул и разбил мраморную купель - спасал младен¬ца, которого нечаянно уронил туда священник.
Между прочим, Сап-Джованни - Иоанн Креститель, в честь которого вполне логично назвали Баптистерий, - был по совместительству еще и покровителем Флоренции. Соответственно посвященная ему церковь считалась одной из самых главных в городе. Одно время (1059-1138) она даже заменяла кафедральный собор. Здесь не только устраивали крестины, но и хоронили особо достойных граждан. Поми¬мо пары епископов, один из которых покоится слева от вхо¬да в древнеримском саркофаге, здесь лежат: лжепапа Иоанн XXIII (кардинал Бальдассаре Кошиа - ученый, любитель словесности и друг Козимо Старшего, монумент которому в 1423 году сделали на пару Донателло и Микелоццо), один член семейства Медичи (некий Гуччо, живший в конце XIII века и тоже получивший после смерти древнеримский саркофаг - с изображением охоты на кабана) и один член се¬мейства Строцци (Строццо Строцци, чья плита - напротив восточной двери - украшена изображением птолемеевой си¬стемы планет).
Бенвенуто Челлини
Как и полагалось уважающему себя че¬ловеку Возрождения. Бенвенуто Челлини (1500-1571) умел все. Играть на флейте, стрелять из аркебузы, гранить алмазы, наживать врагов, избавляться от них (как правило, при помощи шпаги) и благополучно возвращаться к работе над очередной статуэткой или безделушкой: по основному роду занятий он вообще-то был ювелир. Впрочем, что бы Челлини ни делал, больше всего на свете он жаждал двух вещей.
Во-первых, богатства (ничего зазорного в том не видя: существовала спе¬циальная гуманистиче¬ская теория, прославляв¬шая деньги как средство создания Прекрасного).
А во-вторых, славы. Получилось у него, надо сказать, исключительно удачно. Страсть к золоту натолкнула ювелира на мысль присвоить немножко драгоценностей из выданных ему на сохранение папских сокровищ. История эта в конце концов всплыла наружу: Челлини посадили в тюрьму - причем не просто в тюрьму, а в замок Святого Ангела, считавшийся самой надежной крепостью на свете. В тот самый замок Святого Ангела, который Челлини в свое время оборонял от импера¬торских ландскнехтов. Видимо, в те времена он основательно изучил планировку здания, потому что умудрился сбежать и добраться до Франции.
При дворе Франциска I ювелиру-авантюристу наконец удалось прославиться, но прижиться он не смог и там, так что пришлось возвращаться на родину - во Флоренцию, где Козимо I Медичи (родственник того самого Климента VII, что неосторожно доверил Челлини сокровищницу) засыпал непокладистого ювелира заказами и даже выставил его «Персея» на главной городской площади.
С «Персеем», правда, тоже все сложилось далеко не сразу. Во-первых, великий герцог утверждал, что отлить голову Медузы так, чтобы она свисала из руки Персея, попросту невоз¬можно. А во-вторых, он не только не желал платить, но и собрался в случае неудачи обвинить скульптора в растрате (такая уж у Медичи пошла традиция). В общем, чтобы избежать беды, пришлось швырнуть в форму для отливки всю нашедшуюся в доме металлическую посуду, а огонь в печи, чтобы не погас, подпитывать мебелью.
Зато в результате: знаменитая статуя, деньги, почет и прекрасный эпизод для мемуаров, которыми, собственно, Челлини в основном и прославился: скульптурой во Флоренции никого не удивишь, а вот из замка Святого Ангела сбегал отнюдь не всякий.
Борго Альбицини, женский монастырь
Забавно, что фешенебельный район устроили аккурат между двух тюрем. В Барджелло сидели уголовники, а в крепости под названием Стинке, находившей¬ся на месте нынешнего Театра Верди, - политические заключенные и несостоятельные должники. Среди них, между прочим, попадались и весьма примечательные личности вроде автора известнейшей городской хроники XIV века Джованни Вил лани или Никколо Макиавелли. А когда времена былой славы прошли и все в Тоскане (включая преступников) измельчало, постояльцев крепости приспособили для общественных работ: по утрам они выходили из камер (пожизненные заключенные - в желтых робах, остальные - в розовых) и чистили окрестные улицы. Так что когда в 50-х годах XIX века на месте тюрьмы выстроили театр, улицы вокруг стали заметно грязнее.
В конце окруженного тюрьмами борго Альбици находилось гетто. А в начале - городские ворота и женский монастырь Сан-Пьер-Маджоре. Сейчас от ворот не осталось вообще ничего; монастырю повезло несколько больше: само здание в 1784 году снесли, зато потрескавшийся, поросший деревцами фасад теперь служит аркой, а бывший центральный неф произвели в улицы. В Средние века этот монастырь был одним из самых богатых во Флоренции. Новоназначенные архиепископы по традиции останавливались там перед въездом в свою будущую епархию. Существовала даже специальная церемония под названием «Венчание с городом», суть которой состояла в том, что прелат проводил ночь непосредственно в покоях аббатисы. Откуда взялся этот обычай, история умалчивает; в конце концов град скабрезных стишков и песенок, обрушивавшийся на архиепископа наутро, заставил церковь пересмотреть ритуал и заменить «венчание» на простую остановку.
Дуомо
Дуомо, он же - собор Сайта-Мария-дель-Фьоре, проектировался как раз с таким расчетом, чтобы в нем могло поместиться все население города (на тот момент - 90000 человек): нечто вроде громадной крытой площади. Получилось и вправду впечатляющее сооружение: длина- 153 метра, ширина в трансепте-до метров. По величине - четвертая церковь в мире, после римского Святого Петра, лондонского Святого Павла и Дуомо в Милане. Сами по себе яти цифры, возможно, ничего не говорят, но стоит обойти собор кругом, как сразу станет понятно, насколько он огромный.
Строилась эта махина целых шесть исков при участии как минимум шести архитекторов. В 1296 году Арнольфо ди Камбио сделал проект и приступил к возведению стен (в самом начале южной стены, под барельефом с Благовещением, мож¬но прочесть дату: 1310 год). После его смерти пост главного архитектора перешел к Джотто, но тот не стал продолжать начатое, а затеял собственный долгострой: кампанилу (1334) -мраморные барельефы которой должны были излагать всю историю человечества от сотворения мира. Затеял - и умер, доведя до конца один лишь первый ярус, так что потом Андреа Пизано и Симоне Таленти пришлось за ним доделывать до 1359 года, да еще заказывать для 16 ниш второго яруса скульптуры (сейчас там остались копии, а оригиналы укрыты от дождя и голубей в музее Опера-дель-Дуомо). Получилось настоящее чудо: император Карл V даже сказал, что такую драгоценность следует хранить под колпаком и доставать оттуда исключительно по большим праздникам. Правда, завершение собора от этого не приблизилось.
К 1380 году здание все же удалось подвести под купол (немного видоизменив по ходу дела первоначальный план), но тут оказалось, что отверстие слишком велико и перекрыть его никак не получается. 40 лет пришлось ждать решения проблемы. Потом появился купол Брунеллески. В 1436 году церковь торжественно освятили, но фасад (хоть и украшен¬ный статуями Донателло) так и стоял недоделанным, пока Франческо I Медичи не решил вообще все снять и начать сначала. Плиты с фасада, чтобы не пропадали, пустили на новый пол, а на сам фасад, пока суд да дело, вместо окончательной мраморной версии прицепили демонстрационную: расписной холст, натянутый на деревянные леса. К каждому торжественному событию декорации приходилось менять, и так продолжалось до XIX века. Точнее, до того момента, пока Флоренция неожиданно не оказалась в роли столицы Италии (1865-1871) и городские власти не постановили положить позору конец. В результате в 1887 году на Санта-Мария-дель-Фьоре появился нынешний фасад, который, несмотря на чрезвычайно пышную церемонию инаугурации, не удовлетворил решительно никого. Однако теперь ничего уже не поделаешь - остается разве что высказать претензии стоящему в углу у входа бюсту автора (звали его Эмилноде Фабрис).
Капелла Волхвов
Правительственной резиденцией палаццо Медичи-Риккарди прослужило довольно недолго: Козимо I, придя к власти в 1537 году, немедленно перебрался в бывшую ратушу на площади Синьории - чтобы всем было попятно, кто в городе хозяин. Старый же дворец остался вдовам, дочерям и младшим сыновьям. Потом он перешел в собственность новых великих герцогов из Лотарингской династии, а те, в свою очередь, передали здание региональной администрации. Теперь там располагается совершенно неромантическое учреждение - префектура. Поэтому в большую часть комнат посторонним вход воспрещен, а попасть можно только по внутренний двор (не менее монументальный, но значительно более пышный, чем фасад), в парадную залу (похожую на золотую табакерку из тех, какие в екатерининские времена дарили вельможам за усердную службу) и в абсолютно сказочную Капеллу волхвов.
Капелла - маленькая, без окон и напоминает волшебную шкатулку изнутри. Все стены покрыты радужными росписями Беноццо Гоццоли, которые изображают, по официальной версии, поклонение волхвов. На самом же деле в виду имелись не столько волхвы, сколько разномастные церковные иерар¬хи, прибывшие во Флоренцию на экуменический собор 1439 года. На левой от входа стене нарисован едущий на му¬ле (непосредственно за волхвами) патриарх Иосиф, А напротив алтаря - византийский император Иоанн VII Палеолог (чья дочка София была замужем за московским великим князем Иваном III). Заодно в процессию затесались всевозможные Медичи: перед патриархом, па лошади, оседланной леопардом, - Джулиано (брат Лоренцо Великолепного, убитый во время заговора Пацци), а напротив - сам Лоренцо в златот¬каном камзоле, с причудливо-восточной короной на голове, и отец его Пьеро Подагрик (он едет на белом коне с девизом «Semper» на сбруе, которого ведет под уздцы слуга с кольцами на ливрее). В свите императора красуются сестры Лоренцо - Мария (будущая французская королева). Бьянка и Наннина. Себя художник тоже не забыл: поместил в кортеж Лоренцо Великолепного и даже на шапочке написал: «Opus Benotti». А рядом поставил своего учителя - бородатого доминиканца Беато Анджелико. И еще там есть множество кавалеров и дам, а также зверей, птиц и пестроперых ангелов, рассматривать которых можно почти что до бесконечности.
История Санта-Мария-Новеллы
В XIII веке в городе появились одновременно два нищенствующе-проповеднических ордена: доминиканцы и францисканцы. Считается даже, что святой Франциск со святым Домиником успели повстречаться во Флоренции. Каждый орден основал по монастырю (доминиканцы - Санта-Мария-Новелла, францисканцы - Санта-Кроче, и устроил для паствы по вместительной площади. Так началось соревнование. Доминиканцы славились красноречием, но выступали исключительно на латыни; понять их могли только люди образованные. Францисканцы же изъяснялись на местном наречии и публику собирали попроще, храмы украшали фресками - своего рода Библией в комиксах для неграмотных. Ученые доминиканцы поначалу предпочитали голые каменные стены, а свою главную церковь параллельно приспособили для астрономических нужд, прикрепив к фасаду армиллярную сферу.
Но все-таки не смогли сопротивляться моде, навязанной конкурентом: фрески не замедлили появиться - только не на всех свободных поверхностях, а исключительно в капеллах и внутренних двориках. В XVI веке Вазари настоял, чтобы большинство из них были замазаны белилами как морально устаревшие. Помилована была всего одна - «Троица» Мазаччо 1427 года (между второй и третьей колонной слева). И то -единственно за верность принципам перспективы (считается, что здесь они применены чуть ли не впервые в живописи). Недавно ее отреставрировали, в связи с чем за вход в цер¬ковь стали брать деньги, зато теперь хорошо можно разглядеть Троицу, Марию, Крестителя, коленопреклоненных заказчиков - супругов Ленци, скелет с надписью «Я был тем, что вы сейчас, и есть то, чем вы будете».
Интерьер собора Дуомо
Во-первых, прямо на фасаде (с внутренней стороны) имеются довольно необычного вида часы, которые вес еще работают, хотя рисовал их еще Паоло Уччелло в 1444 году, и механизм делался тогда же. Только стрелка движется «против часовой».
Во-вторых, тот же Уччелло тремя годами позже сделал на левой стене (во втором пролете) конный монумент английскому кондотьеру Джону Хоквуду (он же - в итальянизированной версии - Джованпи Акуто). Кондотьер заслужил памятник тем, что воевал за Флоренцию рекордно долгое время - с 1377 по 1394 год. Но фреска прославилась не из-за него, а из-за его лошади, которую современники в пух и прах раскритиковали за ненатуральность форм и чуть было не замазали совсем. Куда больше им поправился другой конный монумент, нарисованный Андреа дель Кастаньо справа от злополучно геометричного англичанина. Наемник на сей раз итальянского происхождения (Никколо да Толентино), а главная заслуга его - та самая битва при Сан-Романо, изоб¬ражением которой прославился Уччелло.
Из лиц творческих профессий в соборе представлены: по правой стене - органист Антонин Скварчалупи (бюст работы Бенедетто да Майапо с эпитафией Анджело Полициано) и Данте с «Божественной комедией» и руках (фреска середины xv века, в четвертом пролете). Напротив поэта, только по правой стене, - бюст философа Марсилио Фичино, главного эксперта Лоренце Медичи по Платону, а ближе к выходу - Джотто, выкладывающий мозаику (барельеф Бенедетто да Майапо) и бюст Нрунеллески работы некоего Андреа Кавальканти (напротив злополучного де Фабриса).
Между прочим, как совсем недавно выяснилось, и Брунеллески, и Джотто были похоронены именно здесь, в кафедральном соборе. Только не в том здании, где стоят их бюсты, а в предыдущем, построенном еще в IV- V веках в честь некоей святой Репараты. К Флоренции эта Реиарата никакого отно¬шения не имела: ее замучили в III веке в Палестине. Но почему-то в ночь накануне решающего сражения с готами в 405 году полководцу Стилихону явилась именно она - получив после победы в награду целый собор. При желании его остатки (римская мозаика, средневековый мрамор, фрески XIV века и несколько надгробий) можно изучить, спустившись под пол Санта-Мария-дель-Фьорс.
Карта Флоренции. Нажать для увеличения
